Когда начальник над портом ознакомился с самим Указом, то минут на пять форменно лишился дара речи. Ибо в нем шла речь о награждении экипажей "Варяга", "Корейца", находившихся на крейсере моряков с "Севастополя" и еще каких-то казаков, так же участвовавших в деле у Чемульпо. Кого награждать-то, спрашивается, и где, если оба корабля лежат на дне?! Выжившие с "Корейца" сейчас на борту французского крейсера, а немногие уцелевшие с "Варяга" все переранены и лечатся сейчас в госпитале Шанхая...
Осторожное предположение штабных о том, что может быть, в Петербурге в курсе, и что "Паскаль", возможно, идет во Владивосток, вызвало у Гаупта приступ бешенства. "А это ЧТО, по вашему? Здесь же - ВСЕ!" И действительно, список награжденных явно включал в себя всех, кто был на этих двух кораблях во время боя. Само по себе, это было понятно и справедливо, но зачем вручать награды покойникам? И главное - как??? Орденский капитул сам с этим, и с пенсиями семьям, кстати, разбираться должен!
Следующая телеграмма, подписанная Авеланом, вызвала у читавших ее новый приступ недоумения: "За действия по потоплению "Асамы", капитану 1 ранга Всеволоду Федоровичу Рудневу присвоено звание "контр-адмирал" с 28 января 1904 года"... Какая разница, каким числом, если он погиб вместе с "Варягом"?
А что, черт возьми, может означать телеграмма "внимательно следить за сигналами с моря" подписанная императорским флигель-адьютантом? Может быть Его Величество решил самолично покомандовать флотом на Дальнем Востоке... из Петербурга!? Зачем, наконец, телеграфисты полдня потели, принимая и перепроверяя таблицы стрельбы десяти- и восьмимидюймовых орудий системы Армстронга, которых отродясь не было не только во Владивостоке, но и вообще в русском флоте? Для чего ГМШ требует "рассмотреть вопрос о возможности размещения дополнительных 1000 человек экипажей"? Экипажей чего? Под шпицем и в Зимнем явно чудили...
Долгое и нудное препирательство тянулось уже часа два. Армейские офицеры дружно требовали все ресурсы бросить на обеспечение противодесантной обороны Приморья, а командиры крейсеров снова рвались в море, побегать на коммуникациях японцев, как будто не только что вернулись ни с чем, а потом сутки "выпаривали" лед из хоботов своих длинных пушек под откровенное хихиканье смекнувших что к чему армейцев. Портовое начальство осаживая жаждавших реабилитации моряков, указывало на недостаток запасов угля и слабость ремонтной базы. На это "крейсерские" справедливо возражали, что по их расчетом расхода угля вполне хватит на три месяца интенсивных операций, что идет война, и заниматься перестраховкой сейчас недопустимо, что...
Но тут взаимное "вынесение мозгов" сторонников наступательной и оборонительной тактик было неожиданно прервано вбежавшим в залу мичманом с "России":
- Господа! У нас на радиотелеграфе уже с полчаса, как кто-то упорно требует выслать лоцмана для проводки в порт через минные поля...
- И кто же это может быть, японцы?! Дождались-таки?! - сразу же взвился командир армейского гарнизона.
- А может, какой угольщик мимо японцев прорвался? - С надеждой в голосе на грядущие рейды предположил командир "Громобоя" каперанг Дабич.
- Вряд-ли, Николай Дмитриевич, - отметая излишний оптимизм коллеги, скептически скривился командир "России" Арнаутов, - Чтобы купец и вдруг с телеграфом... Вряд-ли... Что еще в этих телеграммах интересного, мичман?
Запыхавшийся Орлов 2-й пожал плечами:
- Шифр наш, однако, господа, творится что-то весьма непонятное. Половина отметок от станции типа Попова-Дюкрете, что мы используем. Вторая половина - явно от Маркони, то есть вроде как японцы, они еще не все "Телефункеном" заменили. Но самое странное, что подписаны телеграммы "Варягом" и "Корейцем"! Чего уж никак быть не может...
Поскольку далее обсуждать новость смысла уже не было, всем кораблям, частям и подразделениям флота и армии была немедленно объявлена боевая тревога. После чего, под аккомпонимент возбужденных восклицаний, сдерживаемой ругани, и грохота пары опрокинутых стульев, дружно сорвавшись с мест господа генералы, капитаны и адмиралы кинулись приводить Владивосток и флот в боевую готовность для отражения атаки коварного врага.
Ближе к обеду, когда орудия береговых батарей и крейсеров ВОКа были заряжены и наведены в сторону моря, на горизонте показались дымки, а потом и силуэты четырех кораблей. Все это время с моря шли истошные просьбы, приказы, а позже и угрозы с одним смыслом - вышлите на миноносце, или хоть на чем, лоцмана. Но никто в крепости не хотел брать на себя ответственность за выходящие за рамки обыденности действия, и телеграммы одна за другой оставались без ответа.
Постояв с четверть часа в виду крепости, корабли медленно в строе кильватера потянулись в строну входа в пролив Босфор Восточный. Первым шел незнакомый коммерческий пароход. Что происходило на его мостике с берега пока было не рассмотеть. А жаль. Сцена, разыгравшаяся там, была достойна лучшего спектакля театра мимики и жеста. На продолжавшиеся минут десять отчаянные вопли, жестикуляцию, подпрыгивания и вращения глазами капитана "Мари-Анны", доказывавшего, что он вовсе не подписывался идти первым по минному заграждению, Балк, досмотрев все представление до конца, с невозмутимой улыбкой ответствовал, что русские, как настоящие джентльмены, всегда пропускают дам вперед. Тем паче культурных и благовоспитанных иностранок. Так что "Мари-Анне" придется идти первой. А вот шлюпки за борт лучше вывесить сразу. Мало ли что.