Одиссея "Варяга" - Страница 69

       Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
       Средь военных трофеев и мирных костров,
       Жили книжные дети, не знавшие битв,
       Изнывая от детских своих катастроф.

Глаза Руднева, в последнее время ставшего, вопреки старой традиции русского флота, регулярным поситителем подобных посиделок, против чего никто не возражал, недоуменно вскинулись, потом он непонятно отчего нахмурился и почему-то пристально вперился взглядом в Балка (Петрович судорожно пытался припомнить текст слышанной когда-то песни уважаемого, но не слишком любимого автора, и оценить его на предмет соответствия духу времени и исторических несоответствий). Балк тем временем, неожиданно для ожидающих чего-то веселенького слушателей, перешел на совершенно чуждый времени ритм и звучание.

       Детям вечно досаден
       Их возраст и быт -
       И дрались мы до ссадин,
       До смертных обид.
       Но одежды латали
       Нам матери в срок,
       Мы же книги глотали,
       Пьянея от строк.
       Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
       И сосало под ложечкой сладко от фраз.
       И кружил наши головы запах борьбы,
       Со страниц пожелтевших слетая на нас.
       И пытались постичь -
       Мы, не знавшие войн,
       За воинственный клич
       Принимавшие вой, -
       Тайну слова "приказ",
       Назначенье границ,
       Смысл атаки и лязг
       Боевых колесниц.

Слушатели уже поняли, что их ожидания несколько не оправдались, но песня, столь непохожая на все слышанное до сих пор, тем не менее захватывала. К счастью для офицеров "Варяга", они слушали не оригинальное исполнение, а несколько приглаженный для начала века вариант. Не столь хриплый и резкий.

       А в кипящих котлах прежних боен и смут
       Столько пищи для маленьких наших мозгов!
       Мы на роли предателей, трусов, иуд
       В детских играх своих назначали врагов.
       И злодея следам
       Не давали остыть,
       И прекраснейших дам
       Обещали любить;
       И, друзей успокоив
       И ближних любя,
       Мы на роли героев
       Вводили себя.

На лицах нескольких слушателей появились понимающие улыбки. Действительно, и для многих из них путь в море начинался со страниц прочитанных в детстве книг. Песня, столь странно и чуждо звучащая, все же была про них. Это они сейчас были на своей первой войне, а все, что было до, это все же детство и юность.

       Только в грезы нельзя насовсем убежать:
       Краткий век у забав - столько боли вокруг!
       Попытайся ладони у мертвых разжать
       И оружье принять из натруженных рук.
       Испытай, завладев
       Еще теплым мечом,
       И доспехи надев, -
       Что почем, что почем!
       Испытай, кто ты - трус
       Иль избранник судьбы,
       И попробуй на вкус
       Настоящей борьбы.
       И когда рядом рухнет израненный друг
       И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
       И когда ты без кожи останешься вдруг
       Оттого, что убили - его, не тебя,

Мичман Губонин отчего-то часто заморгал и поспешно отвернулся в угол. Только теперь Вадик вспомнил, насколько он был дружен с покойным ныне Александром Шиллингом и как изменился после боя, став более замкнутым и резким как с подчиненными, так и с другими офицерами.

       Ты поймешь, что узнал,
       Отличил, отыскал
       По оскалу забрал -
       Это смерти оскал! -
       Ложь и зло, - погляди,
       Как их лица грубы,
       И всегда позади -
       Воронье и гробы!
       Если путь прорубая отцовским мечом
       Ты соленые слезы на ус намотал,
       Если в жарком бою испытал, что почем, -
       Значит, нужные книги ты в детстве читал!
       Если мяса с ножа
       Ты не ел ни куска,
       Если руки сложа
       Наблюдал свысока,
       И в борьбу не вступил
       С подлецом, палачом -
       Значит, в жизни ты был
       Ни при чем, ни при чем!

Совершенно неправильное, по всем музыкальным канонам начала века, резкое и грубое окончание песни как гвоздем вбило основную мысль в уши слушателей. Притихшие и задумчивые офицеры разошлись по каютам, а Балка уволок к себе разъяренный Руднев.

- Ты бы хоть предупреждал! Ну и нафига? Тебе что, неймется? Славы первого абордажника российского парового флота тебе мало, подавай еще и ярлык главного барда страны?

- Да ладно тебе, нормальная песня. Никаких анахронизмов нет. Почему нельзя-то?

- Стиль никак в эту эпоху не вписывается. Понимаешь? Еще пара таких выступлений, и попалишь ты нас Василий, чует мое сердце.

Как будто отзываясь на слова капитана, в дверь осторожно постучали.

- Кто там? - Тоном, подразумевающим "кого еще черт принес", спросил Руднев. Черт, как ни странно, принес корабельного священника, отца Михаила. Войдя и плотно притворив за собой дверь, отец Михаил с минуту молча смотрел в глаза то Балку, то Рудневу, собираясь с мыслями и явно не зная, с чего начать разговор. Потом, наконец, выпалил.

- Господа, простите, но кто вы?

- Отец Михаил, простите, но я не понимаю вопроса. - Выразительно посмотрев на Балка, ответил Руднев.